918a3b05     

Станюкович Константин Михайлович - 'глупая' Причина



Константин Михайлович Станюкович
"Глупая" причина
Рассказ старого матроса
I
- А где это вам ухо повредили, Тарасыч? На войне?
Отставной матрос Тарасыч, бывший сторожем севастопольской купальни, с
которым мы частенько беседовали в ранние утренние часы, когда других
купальщиков обыкновенно не было, обернулся к открытой дверке маленькой
каютки, где я раздевался, и с оттенком досады проговорил:
- Вот так-то все господа любопытничают насчет уха. Скажи да скажи! Ну,
я и обсказываю всем, что, мол, на войне стуцерной пулей оторвало.
- А разве не на войне?
Тарасыч после минуты колебания ответил несколько таинственно:
- То-то не на войне, вашескобродие. В севастопольскую войну господь
меня вызволил. Ни одной царапинки не получил, даром что все время находился
на четвертом бакстионе.
- А где же вы лишились уха?
- В Новороссийском... Вскорости после замирения мы на шкуне "Дротик"
клейсеровали у Капказа, а затем непокорного черкеса в Туретчину
перевозили... может, слыхали об этом?
- Слыхал.
- Так вот в ту самую весну, как мы перевезли одну партию черкесов и
вернулись в Новороссийск, я и решился уха, вашескобродие.
- Как так?
- Да так. Вовсе, можно сказать, по глупой причине.
- По какой?
- Не стоит и объяснять. Совсем нестоящая причина, вашескобродие.
Тарасыч примолк и снова принялся снимать с перекладин сушившиеся
простыни и полотенца.
Эта таинственность Тарасыча, обыкновенно словоохотливого и любившего
поговорить, как он выражался, об "умственном", признаться, меня
заинтриговала, и я стал его упрашивать рассказать, какая это такая нестоящая
причина.
Тарасыч наконец сдался.
- Вам, пожалуй, можно сказать, - проговорил он, приблизившись ко мне, -
вы это самое дело можете взять в понятие...
И, понижая голос, хотя в купальне не было ни души, застенчиво и словно
бы виновато шепнул:
- Из-за бабы, вашескобродие.
- Из-за бабы? - невольно переспросил я.
- Точно так, вашескобродие. Из-за приверженности к одной бабе. В те
поры, вашескобродие, я моложе был, - словно бы извиняясь, продолжал Тарасыч,
- так из-за эвтой самой бабы меня обезуродовать хотели.
- Она, значит, была черкешенка?
- Зачем черкесинка? Форменная наша российская, с Дона была приехатчи с
супругом. И что это за баба была, вашескобродие! Другой такой ни раньше, ни
после не видал! - прибавил горячо Тарасыч, видимо отдавшийся нахлынувшим
воспоминаниям и уже не стыдившийся, а напротив, казалось, охотно готовый
поговорить о них.
- Вы расскажите, Тарасыч, подробно эту историю.
- Отчего не рассказать? Очень даже могу рассказать, потому вы,
вашескобродие, не обессудите, что, примерно, матрос и, с позволения сказать,
из-за женского звания без уха остался... Другому господину быдто и смешно, а
вы... одним словом... можете понять... Дайте вот только простыньки приберу.
А тем временем вы искупайтесь. Вода освежительная. Я уж искупался... Теперь
только ранним утречком и хорошо купаться... А господа ходят все с восьми
часов, когда солнышко поджаривает и вода теплая... Довольно это даже глупо,
прямо-таки сказать!
С этими словами Тарасыч торопливой и легкой походкой, словно он шел по
палубе военного корабля, направился на другой конец купальни снимать
развешанное белье.
Я невольно любовался Тарасычем...
Несмотря на свои шестьдесят лет, этот сухощавый, крепкий, хорошо
сложенный старик глядел молодцом. Его смугловатое, сохранившее еще следы
былой красоты лицо - почти без морщин и отливает здоровым румянцем. Большие
темные глаза, добродушно-насмешлив



Содержание раздела